Пальцы едва уловимо касаются клавиш фортепиано, воспроизводя какой-то печальный мотив. Нежные прикосновения к любимому инструменту рождали великолепную, но, сожалению, тоскливую музыку. Пианист прикрыл глаза, продолжая играть вслепую, чтобы лучше чувствовать это незабываемое настроение внутреннего покоя и умиротворения.
Так он может слышать и шелест листвы, и шорохи чьих-то шагов, раздающиеся еще задолго до того, как незваный гость ступит на порог его маленького театра в лесу. Фей будет продолжать спокойно играть, не замечая ничего и никого.
Руки соскальзывают с клавиш, и по лесу проносится громкий фальшивый звук басовых нот. Пальцы точно каменеют, а грудь сжимает в тисках невидимый призрак, от этого становилось трудно дышать, приходилось сипло взывать о помощи, но не у кого. Этот темный лес принадлежал Волкам, существам, которые живут совершенно отстраненно от своих собратьев...
Фей поднялся с табурета, сжимая грудь своими тощими костлявыми пальцами. Как у самой Смерти, которая скоро утащит его в свои манящие объятия. Пианист не знал, скоро ли наступит этот страшный день, но был уверен в том, что смерть придет к нему с копной ужасающих страданий за пазухой.
Фей миновал своих зрителей, оставив их за собственной спиной. Он хотел выйти на солнечную сторону, где ему всегда становилось гораздо лучше. Он смотрел на небольшую театральную сцену и о чем-то усиленно думал. О смысле жизни ли? О смерти ли? О хаосе ли и порядке?
Ритуал принес облегчение, дышать стало гораздо свободнее, а внезапное головокружение прошло, стоило лишь мужчине выйти на солнце, оторваться от своей возлюбленной - музыки - и, наконец, вдохнуть грудью свежий воздух, наполненный ароматами лесных трав.
Какая-то странная слабость распространилась по телу, и Пианист опустился на старенькую рассохшуюся скамейку с твердым намерением уснуть.
Но все-таки вот-вот Умирающий Волк разобьется на тысячи мелких осколков и будет забыт.

Полнейшее умиротворение, такое спокойное и размеренное дыхание и тишина, в которой можно найти забвение. И только шум аплодисментов с каждым моментом звучит увереннее и громче. О, эти прекрасные овации, радующие чуткий слух Пианиста. И музыка, волшебная музыка, чарующая собственной красотой и нежностью нот... Мелодия заполняет весь Театр, а гениальный музыкант выходит на поклон...
Громкое и совершенно не музыкальное восклицание – и Театр вновь превращается в руины посреди густого всеобъемлющего и такого жуткого леса. Фортепиано все еще звучит, да так противно, что Фей не может этого слышать. Он, не обратив внимания на существо, потревожившее его покой, стремительно подошел к инструменту и захлопнул крышку. И тишина.
Умирающий Волк смотрел на фортепиано каким-то странным задумчивым взглядом, точно не знал, что же могло заставить его звучать столь фальшиво и грубо. Медленно повернувшись, он, наконец, обратил свое внимание на девочку в красном платье и забавными хвостиками. Нарушитель покоя... нарушитель звенящей тишины и гармонии с музыкой. Вот, кто не позволил Волку поклониться.
- Кто ты? – произнес Волк, склоняя голову на бок. Он внимательно рассматривал ребенка, не решаясь приблизиться. Доверие – зло. Но сейчас эта девочка на его территории. А Волки обороняют свой дом от чужаков, потревоживших их сон.
«Хм... она чувствует себя настолько самоуверенно, что невольно начинаешь сам бояться», - мысль быстро ускользнула от него. Он почти зачарованно смотрел на Волчицу – да, теперь он точно, что это Волчица. Молодая, недавно явившаяся в лес, но Волчица. А значит, беспокоиться не о чем. Здесь, в лесу, свои законы. На чужую территорию – только с мирными целями. А по возможности – вообще не суйся.
- Что ты здесь делаешь? – несмотря на внутреннее напряжение, голос его звучал ровно и даже мягко. Такая странная особенность... даже если внутри у него все горит, улыбка не сотрется. Слишком много прожил на этой земле Умирающий Волк, чтобы поддаваться на провокации собственных мыслей.
Фей медленно опустился на банкетку для пианино: он все еще не окреп после последнего приступа. Впрочем, взгляда от гостьи он так и не отвел.

Наглость – второе счастье. А у этой девочки оно, похоже, было первым и единственным.
Фей не привык участвовать в играх каких-то детей, для него отрадой были тишина, спокойствие и полное умиротворение. Именно так он хотел умереть и вовсе не желал, чтобы ребенок шумел у него над ухом в такой ответственный момент. Но дитя не желало униматься. Ей хотелось играть, а молчание старого Волка только раздразнило непрошеную гостью.
Так и быть, я сыграю для тебя.
- Ты Волчица... – произносит Пианист, прерываясь на усталый вздох. – Но все же я желаю знать... что ты забыла в моем пристанище? – он поднимает голову, устремляя свой взор на это темнокожее существо. В эти совершенно пустые глазницы... по крайней мере, они такими кажутся: глаза абсолютно черные, глубокие. Но Умирающего Волка они не пугают. Ему слишком приелись шутки природы, чтобы он обращал на такие маленькие детали особо острое внимание.
От созерцания бездонных глаз девчонки его оторвал грубый и действительно ужасающий звук, который резал тонкий слух Пианиста точно остро заточенным лезвием. Фей закрыл уши руками, глаза расширились насколько только можно, а грохот басов до сих пор доносился страшным и пугающим звуком. Но стоило прийти Волку в себя, как звук ударил по ушам с новой силой, заставив несчастного музыканта согнуться вдвое. На сей раз высокие ноты пропали быстрее.
- Немедленно оставь в покое инструмент, - с угрозой в голосе прошептал мужчина. Он никогда не повышал голоса, наоборот, говорил всегда тихо и ровно, но при этом интонации... о, как виртуозно он владел тонами! Даже самые спокойные могут выражать и ненависть, и безумие...
Фей аккуратно закрыл крышку фортепиано, стоило только Красной Волчице хоть на секунду оторвать руки от нежнейших клавиш инструмента. Волк не терпел столь грубого обращения с пианино: сам он всегда был с ним нежен и аккуратен.

На самом деле, Умирающий Волк уже был готов выть от осознания того, что прогнать навязчивую гостью не сможет. Его уютный дом вот-вот превратиться в руины из-за какой-то девчонки, которая не желала слушать взрослых. Она явно желала свести несчастного в могилу, это было написано в ее бесовских глазах.
Ребенок рассыпался на тысячи мрачных бабочек, но в ту же секунду ее голос послышался сзади, буквально над ухом. Фей резко обернулся, едва не валясь с банкетки, но Волчицы уже и след простыл: он не мог увидеть ничего, кроме густой черноты, внезапно закрывшей Волку глаза. По началу музыкант растерялся, не понимая, что происходит. Он озирался – вероятно, со стороны это выглядело весьма забавно, а вот Пианисту так не показалось.
Он стянул с головы тяжелую маску и в сердцах бросил ее обратно на деревянный пол сцены. По театру, да и по лесу, пронесся грохот. Обстановка накалялась достаточно быстро и, хотя по своей натуре Умирающий был спокойным и достаточно воспитанным, чтобы не поднять руку на женщину, тем более, на ребенка, но тут в нем боролись две сущности: жаждущий крови и мщения волк и тихий музыкант.
- Уходи отсюда, - голос едва дрожал от внезапно накатившего гнева, а глаза буквально пылали ярким желтым огнем. Будь у Фея волчья пасть, он, наверное, бы оскалился. – Ты тревожишь мой покой своими абсолютно немузыкальными звуками...
Музыкант медленно поднимался с банкетки, расправляя полы своего почти траурного плаща. Он старался сохранить спокойствие, несмотря на бушующий норов внутреннего зверя. Он внимательно всматривался в абсолютно черные глаза девчонки, медленно обходя Волчицу стороной.
"Пора бы изгнать этого беса из своих владений..."
Эта игра ему не понравилась, и идти на поводу у какой-то выскочки Волк не желал. Стоял выбор: либо проигнорировать ее и вернуться к фортепиано, либо прогнать ее силой. Фей предпочел первый вариант, поэтому он взял себя в руки и нежно провел пальцами по отполированному дереву, после чего поднял крышку и проделал то же самое с гладкими клавишами пианино.
- Я не хочу видеть тебя на своей территории, девочка, - почти ласково произнес Пианист, устраиваясь перед инструментом. - Поэтому просто уходи и не мешай мне наслаждаться последними мгновениями...