Вязкой смолой тянулось время. Волк дано перестал считать, ведь сущее кощунство – вести учет собственным жалким дням, когда живешь в окружении древних деревьев, которые, должно быть, разменяли не первый век своего существования. Они наблюдали друг за другом. Это, в общем-то, было единственное развлечение на забытой богом лесной поляне, где какой-то чудак однажды решил разместить качели и карусели, а также одинокую деревянную скамейку.
Вокруг ничего не менялось. Порой Чарующий Волк поднимался с места и обходил свои негласные владения, осматривал металлические конструкции, заглядывал за деревья, прищурившись, пытался найти в тумане взглядом линию горизонта. Но ничего. Там, в лесу, должно быть до сих пор разбросаны принадлежавшие ему вещи. Мотоцикл, определенно вместительная спортивная сумка, набитая разной дребеденью. Только вот идти и искать совершенно не хотелось. Блондину лишь немного недоставало музыки, к которой он, кажется, был привязан в прошлой жизни, канувшей в лету. Порой откуда-то издалека доносились едва различимые мотивы. Совсем не то звучание, к которому привык Волк, но это гораздо лучше, чем ничего в мире, где не осталось живого голоса.
И вот однажды он понимает, что в лесу есть кто-то. Волк не знает, обострился ли настолько его слух, привыкший к звенящей тишине и практически беззвучному шелесту листвы на деревьях, или же это попросту предчувствие. Он просто знает. Кто явился в лес по его душу? Человек из прошлого? Охотник? Полчище крестьян с вилами и факелами, чьей кровожадности позавидовали бы даже стервятники?.. Спина напряглась, пальцы сцепились в прочный замок, а взгляд цепко и метко обшарил окрестности. Туман и деревья, алые цветы на прочных хлестких стеблях, темная приземистая трава. Ни следа таинственного гостя.
«Спрятать», - подсказывает внутренний голос. Волк, не вступая с ним в пространные споры, стремительно поднялся с места и направился к качелям. Там на деревянной доске, привешенной на четыре веревки, покоился ковер. Он был гораздо грязнее и потрепаннее на вид чем тот, который попался мужчине в прошлый раз, будто неведомый недоброжелатель всякий раз находил сверток, раскапывал его и притаскивал обратно к детской площадке, бросал в кустах и таился поблизости. Наблюдал за тем, как Очаровательный Волк вновь и вновь тянет прочь свою ношу, роет глубокую яму и хоронит то, что не желают видеть его глаза. Особая форма пытки. Жестокая. Нескончаемая.
Стащив ковер с качелей, обитатель детской площадки поволок его по земле в сторону леса. Сейчас не было времени для того, чтобы выбирать место, как он делал обычно. Нужно было просто оставить сверток в кустах, забросать листвой, прикрыть ветками. Никак нельзя позволить незваному гостю увидеть ковер, и – тем более – увидеть, что тугой рулон доставляет Волку столько проблем. Подходящие кусты нашлись вскоре. Поросль находилась совсем близко от площадки, но не в положении Чарующего было выбирать или привередничать. Не прошло и нескольких минут, как ковер был пристроен и замаскирован. Волк придирчиво осмотрел творение рук своих, а затем вздрогнул всем телом и воровато оглянулся. Он был готов поклясться в том, что услышал чьи-то негромкие шаги по сухой траве на площадке.
«Как же скоро...», - посетовал голос в голове, блондин вздохнул, спешно отряхнул руки, запачканные об ковер, и направился обратно к насиженному месту. Пора было возвращаться. Детское любопытство в нем давно уже сменилось взрослой обреченностью. Он знал, что гость явился к нему не случайно. Он просто знал.

Даже в полумраке взгляд Волка скоро различил очертания запоздавшего гостя. Даже несмотря на полнейшую апатию, память мгновенно отозвалась, махнув перед глазами павлиньим хвостом смазанных образов. Это определенно совсем еще юная девушка. Ее тонкая фигурка на фоне далекого тумана словно растворяется в сероватом мареве, да так, что вот-вот исчезнет вовсе. Казалось, стоит подуть ветру, и ведение рассеется. Но он не может отпустить ее. Не может позволить так просто уйти.
«Она видела. Или нет?..» - скрипучий, старческий голос в голове, голос давно отжившего свое дурного человека, который все продолжает и продолжает дышать, хватаясь трясущимися руками за остатки собственной утекающей сквозь пальцы жизни. Вот только – стоит ли она того?
«Стоит ли она?..» - эхом отзывается в коридорах сознания. Все эти мысли жужжат под корой черепа, будто целая стая термитов, точащих ослабевшее дерево. Избавиться от них сложно, но пока еще эта планка дается мужчине. Уж перед этой юной прелестницей он не выкажет ни малейших проблесков сомнений.
«Стоит. Вне всякий сомнений - стоит».
Чарующий Волк не останавливается. Нет, он не тот, кто выдал бы себя так просто. Его походка легка и уверенна, в каждом движении читается цель, к которой стремится идущий. Он немного замедлил шаг, проходя мимо гостьи, он слышал ее слова, но сохранил безмолвие. Короткий и звонкий щелчок зажигалки. Волк сощурился, глядя сквозь пламя в глаза незнакомки, чьи черты в иллюзорных полутонах ему рисовала изменница-память. Оценивал, изучал. Но контакт не продлился долго. Второй щелчок зажигалки возвратил площадку темноте, хотя и казалось, что на металлических прутьях еще несколько долгих секунд жили отблески желтоватого света. Оставшись в полутьме, Волк ухмыльнулся.
Он буквально рухнул на скамейку, ленно потянулся и вальяжно успокоил руки на чуть влажной от вечной сырости спинке. Отсюда было хорошо видно всю площадку, а значит – и все возможные маршруты передвижения девушки. И лишь после этого блондин счел возможным ответить.
- Многие говорят так, - Волк зашарил по карманам в поисках измятой пачки сигарет, - детские годы – детские игры, так? А я не слушаю. - Кривая усмешка, пусть она ее, возможно, и не увидела. – И ты бы не слушала, красавица, а то ведь пропустишь все самое интересное. Говорят, и что гулять по лесу ночью – не лучшая затея… так не пойти ли этим дутым «мудрецам» ко всем чертям?..
В глубине души Очаровательный Волк знал, что уж эта девушка так точно не следует дурацким условностям, иначе каким образом оказалась бы она в поздний час в темном лесу в компании незнакомца? Но отчего-то хотелось задеть ее, немного раззадорить, чтобы маска скупой печали рассыпалась в пыль и уступила место искреннему интересу. Заинтриговать. Привлечь. Соблазнить. Очаровать ее. Незнакомка не найдет себе собеседника лучше чем он, о, в этом мужчина был абсолютно уверен. Ведь Волку по большому счету без разницы, откуда она явилась, чьими советами пренебрегла, чей дом оставила. Он не станет гнать ее прочь, грозя пальцем у самого лица, ведь какой ему смысл считать гостью ребенком? Было в ней что-то от него прежнего, от него раннего. Свобода идти любой дорогой в обход препятствий. Рвение следовать своим собственным путем. Когда человек принимает свои первые решения, когда он единожды сворачивает с проторенной дорожки – язык не поворачивается более называть его несмышленым малышом.
«Спички бы уже десяток раз отсырели...».
Он закуривает, полной грудью вдыхая табачный дым. Едва различимый огонек на конце сигареты тлеет. Так же алеют сигнальные  лампы, указующие направление движения парящим в вышине громадинам-самолетам.
«Смотри, вот она – верная дорога, твоя посадочная полоса. Смотри, не упускай ее из вида. Не сбейся с избранного пути».

Как давно Волку не доводилось беседовать с кем-то, кто был способен отвечать? Дни? Месяцы? Годы? Время, недвижимое, монотонное время, будто остановившееся в тот день, когда остановился он сам, перестав убегать. И вот – настоящий подарок. Или потенциальное проклятье? Его личное, собственное проклятье. Лес умел шутить. Пару раз Очаровательный Волк даже думал взять у него пару-тройку уроков.
Казалось, девушка холодна и безразлична, так степенна и далека в своем созерцании невидимого глазу очарования этой уставленной каруселями поляны. Волк без труда понял бы ребенка, явившегося сюда, чтобы убить время на бестолковые игры. Понял бы старика,  которого заботили все эти скрипучие напоминания о чьем-то прошедшем детстве. Но ей, юной и смелой, что за дело здесь? Словно не просто случайно набрела она на поляну, словно искала ее. Способ скрыться и спрятаться, оставив свои проблемы в хрустальной клетке у далекого шоссе. Ведь качелям и каруселям нет разницы в том, кто пришел навестить их немощную неподвижность, они рады и малому. Чарующий Волк позволил этим проржавевшим старцам получить свою долю внимания. В конце концов, кто он такой, чтобы отбирать у них смысл существования?  Когда-то давно площадку соорудили, чтобы нести в мир радость. Когда-то давно карусели кружили задорно хохочущих малышей, пока бабочки в их животах не начинали проситься на волю, а качели поднимали юных к самым небесам, позволяя заглянуть за далекую линию горизонта. Не было тогда этого бескрайнего леса и его, Волка, тоже не было. В детских глазах искрилась жизнь. Он был готов поклясться, что в глазах загадочной незнакомки шел дождь.
«Как долго она шла, прежде чем явиться сюда?» - поинтересовалось сознание, но вопрос этот так и остался без ответа.
Судя по всему, каждый шаг давался незнакомке с большим трудом. Сложно не уважать подобное упорство. Волк продолжал наблюдать, замерев и затаившись в спасительных сумерках. Кто-то другой на его месте обязательно поднялся бы со скамейки, поспешил к несчастной страдалице, поинтересовался, как ее самочувствие, поддержал заботливо под локоть… кто-то другой, но никак не он. Жалость – удел слабых, последняя участь тех, кто уже сдался, позволив себе чахнуть в одинокой постели, меряя пространными часами время от одного приема горьких пилюль до другого. Не тот случай. Совершенно не тот.
Гостья явилась к нему с гостинцем. В руках ее была старая потрепанная игрушка – медведь, которому рукой неведомого мастера была дарована вторая голова. Волк с нескрываемым интересом взглянул за плюшевую несуразицу, но ему не была интересна игрушка сама по себе. Гораздо больше блондин желал знать, что же привлекло эту девушку со взглядом испуганной лани и полными чудных слов устами в набитом ватой куске истершейся и едва не истлевшей ткани.
- Вдвойне обидно лишиться не одной головы, а сразу обеих, - согласно кивнул мужчина, наблюдая за тем, как незнакомка с хирургической точностью лишает свою безвольную жертву пуговицы-глаза. – Смотри… Этому бедняге не хватило ватного ума, чтобы однажды вечером не остаться забытым на этой площадке. А все потому, что его хозяину не была нужна его голова. Ни одна, ни две, ни даже целых десять.
Полупустая пачка сигарет, содержимое которой чудесным образом все не кончалось. Стоило Очаровательному Волку зазеваться на мгновение, как чьи-то невесомые руки подменяли эту пачку в кармане другой, совершенно такой же до последней складки на шелестящей обертке. Она явилась с гостинцем, он должен был дать что-то взамен. Но что он мог? Выбор был предательски невелик.
Искоса следя за реакцией девушки, Волк безмолвно протянул ей пачку. Чуть тряхнул рукой, чтобы показалась крайняя сигарета. Отчего-то мужчина был совершенно уверен в том, что она не откажет и не откажется.
«Бери то, что тебе нужно, красавица, бери без почестей и благодарностей».

Тонкими пальцами девушка подцепила предложенную сигарету. Поднесла к губам, позволив пламени металлической зажигалки поджечь табак. Волк с легкостью сделал вывод: эта – первая. Напряженная неловкость движений, несколько любопытный взгляд. И действительно, стоило горькому дыму проникнуть в легкие с первым вдохом, как незнакомка закашлялась. Волк снисходительно улыбнулся.
«Привыкнет. Если захочет – обязательно привыкнет».
- Да уж, - вздохнул Волк в ответ на чудные слова о несуразной нескладной игрушке, забытой кем-то на площадке, - хорошо бы еще эти головы мыслили в одном направлении, а то ведь… от себя не убежишь. – Мужчина протянул руку и коснулся места, в котором у плюшевого медведя, будь тот живым, находилось бы сердце. – А еще есть… Еще один советчик. Знаешь, этих троих непросто бывает примирить.
О том, каким зловредным советчиком оказывается порой это самое сердце, Очаровательный Волк знак как никто другой. Пожалуй, его даже можно было назвать экспертом. Сколько раз он поступал не из соображений слепой холодной рациональности, но в соответствии с желаниями, инстинктами, потребностями? Вероятно, блондин перестал считать лет пять назад. Или того раньше. Любой из тех, кто не чтит общественную мораль, отдавая предпочтение своей собственной, так или иначе, становится в мире, сотканном из слов, изгоем и бунтарем. Вырваться из цепких липких лап гудящей и жужжащей, будто гигантский муравейник, было невыносимо сложно. Для того чтобы избавиться от осуждающих взглядов и кислых мин, пришлось перебраться на вечное поселение в бескрайний темный лес.
С соседнего дерева спикировал опавший лист. Кружась по спирали, он плавно опустился на самый край скамейки. Было бы достаточно единственного неосторожного движения, чтобы стряхнуть его на землю.
«А ведь человека так же просто столкнуть с пути», - промелькнула в голове невеселая мысль: «Единственный раз пошатнешься – и все. Ветром сдует, под ноги ляжет липкой скользкой грязью. И поминай, как звали. Хотя никто и не хватится». Легким движением руки Чарующий Волк смахнул лист на сухую траву под скамейкой.
- Мусор. – Прокомментировал он свой нехитрый поступок, вновь оборачиваясь к девушке.
Под листвой в лесу копошились черви, скрывались жуки и мокрицы. Покуда единственный лист не истлел, он давал приют целому множеству лесных жителей. Но, вот беда, случайному путнику было слишком просто не заметить всю эту сокрытую суету, да раздавить, сделав неосторожный шаг. И действительно – путник пойдет дальше, не оглянувшись и не печалясь о ничтожных, незаметных жизнях. Волк не хотел быть раздавленным, не хотел бесславно пасть, оказавшись на пути к чьей-то чужой славе. Нет, это не та судьба, о которой кто-то мечтает. Гораздо лучше – умереть молодым, как умирают кинозвезды и гениальные музыканты. Сгореть дотла на глазах изумленной публики, оставив после себя горстку пепла и черный след гари в их сердцах.
- Может, костер? – Предположил мужчина с отстраненным видом, вторя собственным сумбурным мыслям. Но нет, эта идея была не из лучших, ведь там, совсем рядом с детской площадкой, лежит свернутый в рулет ковер. Травинка за травинкой, ветка за веткой – пламя доберется до него. Пламя обнажит его содержимое. Волк невольно посмотрел в сторону кустов, из которых вышел несколькими минутами ранее.
«Право, глупость. Ковры не умеют летать. Если, конечно, это не сказка. Дерьмовая сказка с дерьмовым концом…».

Отредактировано Очаровательный Волк (2012-03-05 01:16:49)

- Нет, значит нет. – Отозвался Волк, шумно выдохнув носом табачный дым. – Меньше места для лишнего – больше места для главного.
И правда – поступок совершает сам человек, а не его разум или сердце. Есть советчики или нет, пригодились ли их наветы или столкнули с верной дорожки – не имеет смысла вовсе. Человек по сути механизм единый и цельный, по частям функционировать не умеющий. Стоит повредиться одной шестеренке – как кругом разлад. Да и сам человек по сути своей – шестеренка среди множества других, населяющих в изобилии землю. Когда-то Волк сломался. Он неприятно скрипел в рядах отполированных до блеска деталей, обращая на себя внимание, заставляя исправлять себя. Но может ли металлическая шестеренка желать, чтобы ее починили? Ясное дело, не может. Он и не желал, продолжая крутиться так, как умел до тех пор, пока окружающие не зажали его в углу и не перекрыли кислород. Вот тогда стало не повернуться, тогда стало тяжело и надрывно. Тогда он починил себя. Поправил внешнюю оболочку, навел лоска и подстроился под ритм соседей. Они успокоились, они никогда не умели зреть в корень, их устраивало то, что они придумали сами на основании того, что видели день за днем.
И она сломалась. И дело здесь даже не в диковинных скобах, опоясывающих ногу. Все глубже, все серьезнее. Наверняка, ее тоже пытались чинить, пытались не раз, все сильнее и сильнее повреждая неумелыми действиями. Не мудрено, что она пришла сюда, на брошенную детскую площадку, простоявшую без всякой починки не один десяток лет. Здесь не было мастера, не было часовщика или кукловода. Лишь только механизмы, свободные, пусть и вовсе уже почти мертвые.
- Ясное дело, сгорит, - блондин кивнул, окинув оценивающим взглядом лес. – Полыхнет так полыхнет, зарево будет и в Городе видно. – Волк наклонился, свесив со скамейки руку, нашарил на траве сброшенный недавно чуть желтый листок. Достал зажигалку и, удерживая лист за ножку, подпалил его. Хищный огонь нехотя пожрал предложенную пищу, пусть та и была несколько влажной и непривлекательной для него. Мужчина кончиками пальцев удерживал горящий лист до последнего, пока пламя не обожгло кожу, а затем отпустил, не отдергивая руки. Оставшаяся от листка небольшая обгорелая палочка свалилась в траву. Огонек на ее конце перестал тлеть еще в полете, трава не задымилась. Волк ухмыльнулся – значит, не судьба. – А могло бы быть ярко, знаешь. Багрянец до самого неба. Искры сонмами в облака. Так язычники прославляли своих богов когда-то. И так провожали мертвых.
Где-то в глубине души хотелось сгореть. В одно мгновение, рассыпавшись черным пеплом. Вместе с этим лесом, который более не будет таким тихим и манящим, вместе с игровой площадкой, которую с пепелища непременно утянут на металлолом, с ненавистным серым ковром, у которого будто бы были руки и ноги, чтобы передвигаться по лесу без чьей-либо помощи и выбираться даже из самых глубоких ям. Вместе с этой девушкой, что отважилась составить компанию с коротающим вечность в чаще незнакомцем.
- Мертвые не боятся, - заключил Волк, спокойно и как-то бесстрастно, будто говорил не об абстрактных вечных постояльцах кладбищ, а о самом себе. - Они просто горят.

Ирония судьбы. Живой мир мертвых людей. Конечно, и миру жить осталось не так уж долго – такое диковинное население заразит его, испортит, сломает и бросит, не удосужившись даже добить. Порой Волку казалось, что такой исход не просто самый вероятный из всех возможных. Порой он думал, что такой исход уже произошел. И что нет больше мира за пределами леса. И что единственные немногие уцелевшие смогли спастись лишь здесь, в окружении многовековых деревьев, которые людям так просто не дались. Может, именно оттого не тянуло Чарующего Волка прочь из леса, на поиски нового места для себя. Он, прежде придирчивый, не нашел причин для того, чтобы уйти, как ни искал.
И вот эта странная девушка так просто подсказала ответ.
Мертвы.
- А ведь верно. – Волк кивнул, запоздало и будто бы нехотя, взглянул на собеседницу пустым взглядом, не выражающим никаких эмоций. – Сама ведь говоришь, красавица, что все мы рано или поздно становимся прахом. Так есть ли особая разница в том, каким путем мы придем к единственному возможному пункту назначения? Сгореть, истлеть – какая для праха будет разница? Совершеннейше никакой. Программы не совершенны. Они дают сбои, они поддаются настройке... они обладают своей жизнью. А порой и собственной волей. И ведь не докладывают нам, когда и как в конечном итоге всем нам суждено сгинуть...
Несколько лет назад из уст Очаровательного Волка вырвались бы совсем другие слова. Но время шло, оно неутомимо вело работу по кропотливому изменению людских характеров. Ему, неугомонному, было мало того, как под его действием стареет и дряхлеет плоть. Гораздо большему тлению были подвержены как раз человеческие души. Блондин никогда не отождествлял себя со стариками, напротив – он знал, что идет впереди своего поколения, чем как раз и злит окружающих. Вот только душа его уже успела испытать на себе губительное действие времени. Волк в свои годы понимал даже слишком многое, его заботило то, что многие попросту пропускали мимо ушей. Именно поэтому когда-то он стал чужим среди них. Волком среди людей.
Затянувшись в последний раз, Волк бросил сигарету на землю и затушил носком ботинка. Он вновь взглянул на сидящую рядышком девушку. Вот бы усадить ее на мотоцикл, или даже на заднее сидение дешевой машины из автопроката, да прокатить с ветерком… Тогда, возможно, ей бы и не думалось больше о тлене. Все эти тяжелые грузные мысли чересчур неповоротливы, чтобы поспеть за ревущим железным конем. Они останутся позади, не в силах угнаться за сбежавшими из их цепкой ловушки пленниками.
- Ты когда-нибудь каталась на мотоцикле? – Вторя собственным мыслям проговорил мужчина, пытаясь припомнить, где же именно в лесу остался его мотоцикл. И остался ли он там до сих пор? Хотя кому в этом бесконечном полусонном царстве цветов и деревьев могла понадобиться груда металлолома?.. Возможно, мотоцикл удастся починить, и тогда все проблемы решатся мигом. Отчего-то Волк был уверен в том, что незнакомка не будет против. Она не из тех, кто обычно косо смотрел ему вслед с обочины жизни.
Определенно не из тех.

Она была здесь и не здесь одновременно. Волк наблюдал за тем, как чуть заметно меняется выражение лица девушки, когда она, задумавшись и погрузившись в собственный внутренний мир, забывает выглядеть бесстрастной. Думалось, что стоит протянуть руку и коснуться ее, как силуэт тут же растает туманной дымкой, рассыплется горсткой пепла. Но нет, Волк не хотел отпускать ее. Не хотел позволять уйти или сбежать. Похоже, пока что для этого хватало одного лишь его голоса. Но вскоре ситуация переменится. Вскоре ей обязательно станет мало. Не достаточно. Как и ему самому. Как и всем тем, кто встречался Очаровательному Волку на жизненном пути прежде. Но пока что мужчина не желал думать об этом. В конце концов, на его игровой площадке остановилась вечность.
- Да. – Согласился Волк без лишних слов, чуть помолчал, а после добавил, - у меня есть мотоцикл. Свой собственный. Вот только, сама понимаешь, здесь в лесу он мне ни к чему… поэтому я оставил его, до лучших времен. Но когда-нибудь мы с ним еще встретимся, в этом я уверен. Он не дается так просто чужакам в руки.
«Как и я», - закончил фразу монотонный внутренний голос, стоило мужчине умолкнуть. Да, действительно, нужно было быть умелым рыболовом с тугой леской и чутким поплавком, чтобы суметь выудить в глубине сознания Чарующего Волка хотя бы какие-то факты. Похоже, что таинственная незнакомка была не из таких. А он, в свою очередь, был ей за это благодарен. Слишком много было раньше вокруг тех, кто хотел вывернуть его наизнанку, лишь бы разглядеть внутренности. Неприглядные, искалеченные, окровавленные, тщательно скрытые от посторонних глаз, они отчего-то привлекали только сильнее. Прошло немало времени, прежде чем Волк научился отвечать им, давать отпор и отправлять к чертовой матери с лишними расспросами. Он никогда не хотел быть экспонатом в музее за прозрачной витриной, вокруг которой толпятся зеваки, тыкая пальцем и разевая слюнявые рты. Для них блондин всегда был лишь зрелищем. Обособленный, другой, чужой – отличная мишень, легко различимая в толпе. Если бы он не научился скрываться, то сейчас, должно быть, они уже сломали бы его. Все эти глупые пустые люди, одинаковые до невыносимости, типичные до рефлекторно сжимающихся в слепой ярости кулаков. Безликие, бестолковые, проживающие однообразные бесцельные жизни, не несущие в мир ничего нового, ничего свежего или молодого. Глухие к чересчур громкому, слепые к чересчур яркому. Мертвый мир. Остановившийся мир. Ведь, должно быть, это не Волк вовсе был в нем заклинившей сломавшейся шестеренкой. Это все вокруг проржавели насквозь и застыли, не желая продолжить движение.
Но незнакомка пыталась. Несмотря на боль, несмотря на усталость. Ее все еще влекло к новому, неизвестному. Слова девушки о том, как этот мир медленно чахнет и истлевает – сущая правда. Вот только она сама не тлеет вместе с ним. Не такого ли человека привлекает скорость? Свобода? Сила? Та самая, которая сумеет поднять уставшее тело и унести вперед неимоверно быстро, так, чтобы ветер в волосах и ничего кроме рева мотора в мыслях. Та самая, которая позволит больше не опираться на больную ногу, позабыв о вычурном металлическом каркасе, стесняющем движения. Ничто не удержит. Ничто не помешает. Ничто не преградит путь.
- Знаешь, я мог бы прокатить тебя, красавица. Туда, куда сама захочешь. Приди ты чуть раньше – непременно…

Похоже, слова Волка задели девушку. Блондину даже на миг показалось, что он услышал нотки скупого сожаления в ее голосе. Вот только он был вовсе не намерен разочаровывать ее.
Напротив.
Если идти, то идти до конца.
- Впрочем... Может и не поздно, а попросту слишком рано, - ухмыляется мужчина, вздернув подбородок. На этот раз она не права. Он не из тех, кто дает обещания, которые не способен выполнить. По правде говоря, Волк вообще крайне редко кому-то что-то обещал. Слово – это ведь цепь. Чем больше цепей, приковывающих тебя к тому, что тебе дорого, к памятному и любимому, тем сложнее сдвинуться с места.
"Разве у мотоциклов бывает якорь? А у автомобилей? Нет, ничего такого. А все потому, что им нет нужды задерживаться где-то надолго. Стоит остановиться – и они начинают стареть, ржаветь и, в конечном счете, превращаются в гору бесполезного металлолома, занимающего свое место на свалке."
Чарующий Волк порой думал, что если бы не ковер, он бы, может, давно уехал бы. Починил мотоцикл, который наверняка все еще на ходу. Нашел бы выход к шоссе и погнал прочь от этого места на полной скорости. Он уже делал так прежде. Делал, и не раз. Так ему жилось легче и свободнее, чем многим глупцам, завязшим в болоте пустой и серой рутинной жизни, погрязшим в стереотипах и правилах.
И вот теперь явилась эта незнакомка, которой, похоже, как и ему недостает в жизни движения.
Это ли не повод?
- Знаешь, мне понадобятся инструменты. – Лицо Очаровательного Волка сделалось задумчивым, он посмотрел куда-то вверх, потер подбородок, а после вновь перевел взгляд на свою собеседницу. – Сможешь достать?
Лес был полон сюрпризов. Однажды Волк видел в нем брошенную машину, старинный граммофон и даже баллончик с краской для граффити. Вот только ящик с инструментами ему до сих пор не попадался. Незнакомка пришла из внешнего мира, а значит она знала дорогу обратно. Там наверняка найдется пара-тройка гаечных ключей, плоскогубцы да отвертки для того, чтобы вернуть брошенному мотоциклу прежнюю резвость. Это будет их дело. Маленькая совместная тайна. Блондин мог взять с собой в поездку одного пассажира, не больше. Все прочие будут лишь тянуть назад, замедлять, мешать. Никаких попутчиков, машущих рукой при виде дальних огней на обочине шоссе. Никаких грузов. И, самое главное, никаких ковров. Пусть этот проклятый сверток остается здесь, в лесу. Никто о нем не узнает, никто его не видел и не увидит до скончания веков, если сам Волк не расскажет. А уж в собственном умении хранить секреты он был уверен так же, как и в том, что скамейка сделана из дерева, а трава, хоть и пожухла, когда-то была зеленой.