С утра шел дождь. Ну, точнее, Волку казалось, что тогда было утро. В действительности время в лесу текло ощутимо, но незримо. Потом дождь прекратился. Чарующий Волк, хоть и промок до нитки, остался бесстрастен к смене погоды. Его не беспокоила вымокшая насквозь одежда и скамейка, которая рано или поздно вовсе сгниет от этой вечной туманной сырости. Не заботила судьба качелей и каруселей, день за днем пожираемых ржавчиной – даже если они покосятся и рухнут, они все равно уже никому не нужны. А вот ковер…
Да, этот серый ковер, свернутый в достаточно тугой рулон и уже успевший перепачкаться в земле, он снова и снова оказывался на пути Волка. Преследовал. Играл в прятки. Не желал лежать там, где ему было самое место. Мужчина не понимал, отчего так происходит. Есть ли в лесу тот, кто шутит над ним, подбрасывая ненавистный ковер к самому носу вечного обитателя заброшенной детской площадки посреди поляны в чаще? Злые шутки. Злой лес. Но тем не менее – никаких мыслей о том, чтобы бросить все и уйти. Некуда идти. Там, за границей деревьев, другой лес - из живых людей. Другой злой лес. Гораздо более злой.
Волк нашарил в кармане пачку сигарет и зажигалку. Прихватил сигарету зубами. Курение было едва ли не единственным его занятием здесь. Кроме… кроме этой девочки, металлические скобы на ноге которой никогда не ржавеют, несмотря на то, как ей хочется этого. По иронии судьбы они с Волком были едва ли не диаметральными противоположностями, оставаясь при этом похожими. Она искала распада, разложения, тлена, но не получала желаемого. Он пытался избавиться от той тайны, которую скрывал серый ковер, но тот будто преследовал Волка, не желая отпускать. Судьба отказывалась дать им то, чего они действительно желали. Но судьба дала им друг друга.
Щелкнула зажигалка. Блондин был крайне благодарен судьбе за то, что из той жизни, которую он теперь так смутно помнит, удалось забрать именно ее. Она не ломалась, не отсыревала. Была чем-то действительно вечным среди мира жизни, подошедшей к концу.
Порыв ветра раскачал ветки деревьев, с листьев забарабанили тяжелые капли. Волк спрятал зажигалку, отряхнул намокшие волосы и вновь пригладил прическу. На конце сигареты тлел алый огонек, а где-то высоко, гораздо выше сплетения крон деревьев, должно быть стояло солнце. Прямо над головой.

Волки склонны охранять свою территорию. Все, не только серые мохнатые хищники. Блондин не пошевелился, хотя взгляд его неторопливо переместился к источнику шума. На первый взгляд, одну из каруселей просто качнул порыв сильного ветра. Вот только не таким уж частым гостем он был здесь, да и не так легко поддавались давлению проржавевшие металлические конструкции.
Стряхнув пепел с сигареты, мужчина так и оставил ее в руке. Сейчас даже звук собственного дыхания, казалось, мешал сосредоточиться и определить источник внезапного волнения с достаточной точностью. Инстинкты. Подсознание. Волк уже давненько не имел дела с этими составляющими собственного естества. Но сейчас они ожили, они говорили, подсказывали и, что самое удивительное, не спорили друг с другом, а вторили в унисон.
Волк знал, что в лесу кроме него могут быть другие. Конечно, почему бы и нет? Его гостья явилась из внешнего мира, да и сам он когда-то давно жил там. Ничего не мешает прийти и еще кому-то, заблудиться и наткнуться на каким-то чудесным образом оказавшуюся на поляне игровую площадку. Все бы ничего, если бы незнакомец вышел из леса, выложил Чарующему Волку свои печали по поводу бесконечной череды деревьев, из которой нет выхода. Если бы представился и попросил помощи, которую Волк все равно не смог бы дать. Но нет, ничего подобного.
А вдруг нашли?
Вдруг кто-то видел, как он прятал ковер? Как тащил эту чертову сизифову ношу, как копал глубокую яму и сваливал туда неестественно-тяжелый сверток? Кто-то ушел. Кто-то рассказал. Непростительно.
Блондин тяжело вздохнул, не сводя пристального взгляда с карусели. Дурное предчувствие не отпускало его, сомкнувшись тисками железной хватки на шее, мешая даже невесомому табачному дыму проникнуть в легкие.
Никого не было.
Или все-таки кто-то был?
-Кто здесь? – Спросил Волк уверенно, с нескрываемым вызовом. Если невидимка желает говорить с ним – пусть сперва покажется.

Сидящий мужчина не то улыбнулся, не то оскалился. Совершенно непонятная эмоция, смесь восторга и сарказма, ненависти и слепого обожания. Впрочем, взгляд Волка остался пристальным и ледяным. Если представить этот взгляд тонкой натянутой леской, то сейчас она бы точно звенела от постоянного натяжения, которое, бесспорно, существовало с обеих сторон. 
- Вопросом на вопрос отвечают лишь простаки, не знающие ответа, и мудрецы, которым вовсе не важен ответ. Вот уж не знаю, из каких ты. – Очаровательный Волк говорил громко, с прежним вызовом. Вздернутый горделиво подбородок, спина прямая, будто в нее вбили железный стержень – убери кто-нибудь влажную спинку старой скамейки, мужчина и глазом не моргнет. Он давно уже чувствовал себя хозяином площадки, любой пришедший сюда – гость. Любой пришедший.
Слова ее он уже слышал из собственных уст. В точности так. Он все помнил.
- Все верно, - подтвердил Волк, затянувшись сигаретой. Едва заметно дрогнули, чуть нахмурившись, брови, но больше ничего не изменилось. Казалось, не изменилось. – Пришла поделиться со мной обретенной волей, а? – В его голосе звучат нотки азарта и запоздалой игривой дерзости. Таким тоном частенько дети отзываются собаке, загнавшей их на высокое дерево, лающей, но потерявшей возможность укусить. – Все мы выполняем заложенную программу, - уже гораздо тише и спокойнее, едва не шепотом произносит он чужие слова, которые отпечатались в памяти теперь уже, наверное, навсегда. – Все мы, – с особым ударением, как порой произносят молитву или священную клятву.
Блондин вновь недобро ухмыльнулся, после – негромко и глухо рассмеялся, прикрыв кулаком рот. Наконец оторвал от скамейки продрогшую спину, чуть наклонился вперед, успокоив локти на коленях и свесив руки вниз. Стряхнул с сигареты пепел на землю, где когда-то была, должно быть, трава, пока посетители детской площадки, которых ему так и не удалось увидеть, не вытоптали ее.
Он был готов слушать.
Теперь – готов.

Чутье не обмануло Волка. Это действительно была другая, другая не только для него, но и для всего леса. И сейчас мужчину интересовали причины этого внезапного визита. Явись она, чтобы исправить его, чтобы поучать и наставлять – было бы слишком скучно, слишком просто для нее. И чего она ждет? Что он раскланяется перед ней, возблагодарит за приход, встанет на задние лапки и затанцует цирковым пуделем, выпрашивая угощение? Не бывать этому. Очаровательный Волк всегда был эгоистом. Собственные мысли и чувства всегда стояли перед его носом маяком вышиной до неба, а чужие мелькали на горизонте слабым огоньком полупотухшего факела. Он не дался мягкой глиной нажиму тех, кто хотел сломать и переделать его, сделать безликим и податливым. Он спас себя, сохранил индивидуальность – пусть в лесу и не было зеркала, чтобы проверить, Волк был просто уверен в этом, как верил в то, что солнце до сих пор светит, а жизнь до сих пор продолжается. Очарователен в своем одиночестве, в узком полуразложившемся мирке, наглухо закрытом от скверны чужого воздействия.
Агрессивный, жестокий эгоизм, не смиряющийся и не прощающий.
И что с того, что теперь он распространяется на двоих?
- По собственному алгоритму, - парировал блондин уже в полный голос, рот его скривился в ухмылке. – А тебе что за дело, Белая? Все идет по плану.
И плевать, что никакого плана нет и не было. Просто Волк видел контуры, неясные очертания Истинного Пути впереди. Он шел по этой полупрозрачной нити, ступая уверенно, словно ходил по этой дороге ежедневно не первый десяток лет. И вот она, Девочка в Белом, встала на его пути монолитной преградой. Неспроста ведь. Пришла поиграть с ним, одурачить, поводить за нос. Вот только Волк знал, что прав, и давать свой нос в чужие руки никак не собирался…

В этой сказке счастливый конец был не предусмотрен. Чего еще ждать, когда чьей-то волей ты заброшен в центр бесконечного ада, состоящего не из пепла и пламени, а из миллионов, а может и миллиардов одинаковых с виду деревьев? Ко всему можно привыкнуть. И ад можно в конечном итоге назвать раем.
Белая сидела напротив, с отрешенным видом наблюдая за мужчиной, который, кажется, был не намерен прогонять ее, как не намерен подзывать ближе. Если уж она пришла – то, не получив свое, назад не повернет, тут уж ничего не поделаешь. Так пусть все кончится быстро. Вспышкой, пожаром, ударом молнии.

Карусель вертелась, будто гигантские жернова. Скрипела, скрежетала, но все не останавливалась. Волк был бы рад подняться, обхватить пальцами тонкую шею и сжать до единственного короткого хруста. Тогда она бы не смогла, тогда уж точно не посмела бы. Но он не мог, ведь Белая была его границей, коротким поводком, ручным тормозом. Решить Очаровательный Волк однажды раскрутить ковер и заглянуть внутрь рулона, там, должно быть, оказалось бы именно ее бесстрастное лицо.
Блондин беззвучно смеялся, запрокинув голову, закрыв глаза. Да, это была именно та скорость, которой ему так не хватало – когда ветер свистит в ушах, когда внутренности будто плывут в невесомости, когда веришь уже не собственным глазам, а лишь инстинктам. Он ведь и правда позабыл о том, как это – не иметь возможности оглянуться назад, не желать ничего, кроме движения.
Отчего-то Волку показалось, что все это раньше уже было. Эта карусель, это невыносимо белое платье на ней, эти немые деревья, которые могут лишь наблюдать. Быть может, как раз перед тем, как он нашел себя в лесу, рядом с разбитым мотоциклом и опоясанным тугой веревкой ковром. Круг, цикл, как вращение карусели. Повторяющаяся история, чьи витки на первый взгляд кажутся друг на друга вовсе не похожими. В следующий момент все будет кончено – открыв глаза, он не поймет, что произошло и кто виновен в том, что блондин вдруг оказался на безлюдной детской площадке посреди векового леса, а не где-нибудь в окрестностях придорожного бара с пробитой похмельной головой и пустыми карманами. И он вновь станет ждать, как ждал совсем недавно, в слепой уверенности – к нему придут, его найдут.